Александр Тхоров (1967-2011)
Жан Кривой(1938-2010) |
|
|
|
Елена Шатохина
Павел Лукаш
Илья Корман Виктор СундеевБиография Виктора Сундеева (полный вариант, можно сокращать до нужного объема)
Виктор Сундеев (Россия, г. Санкт - Петербург) Поэт, прозаик, кинодраматург. Окончил филфак Кишиневского госуниверситета и Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров при Госкино СССР. Преподавал в родном университете (курсы "Русская советская литература" и "Литература народов СССР"), работал редактором молодежных программ на телевидении(циклы передач "Кругозор" и "Точка зрения"), журналистом ряда республиканских газет, редактором объединения документальных и научно-популярных фильмов киностудии "Молдова-филм". Виктор Сундеев - автор более 50 документальных, научно-популярных и презентационных фильмов и около 200 телепрограмм. Среди картин - полнометражные публицистические ленты "Как разомкнуть круг?"(1986г. - общесоюзная премьера),"Жизнь и смерть гражданина Чепижко"(1989г.),"Золотая нить"(1994г.),"Искусственное дыхание"(2001г.- общенациональная премьера), "День Вознесения"(2006г.). В 1991-1992гг. вместе с братом, поэтом Николаем Сундеевым, создавал и издавал юмористическую газету "Плут", а в 1998-1999гг. совместно с острословом Евгением Посажениковым - юмористический журнал "Не горюй!". Им выпущены сборники стихов "Вечный двигатель любви"(1997г.),"Солнечный запас"( 2000г.), "Третий срок"(2001г.) и книга сатирических повестей и рассказов "Кураж и мандраж"(2005г.) Песни на стихи Виктора Сундеева в разные годы исполняли и исполняют Анастасия Лазарюк, Лариса Гелага, Илья Сырбу, Стелла Аргату, Юрий Алябов, Ион Суручану, Евгений Кемеровский, группа "Норок", Ирина и Анатол Бивол, Марина Париш, Марина Джундиет, Тимофей Федоров,а также барды Борис Амамбаев, Вячеслав Горбачев, Юрий Грумеза, Марина Подолян. В настоящее время В.Сундеев – редактор интернет-журнала «Подлинник» и зав. отделом литературы и искусства петербуржского журнала «Городской калейдоскоп».
СЕНСАЦИЯ, ПОТРЯСШАЯ МИР Рассказы
СЕНСАЦИЯ, ПОТРЯСШАЯ МИР
Все началось совершенно обычно. Два хронических алкоголика, Петя и Стас, копали червей для рыбалки в укромном местечке недалеко от самой высокой телебашни страны. Они уже опохмелились, поэтому работа шла споро. Петя усердно копал, а Стас столь же усердно выбирал из земли червей и укладывал их в трехлитровую банку. Вдруг штык лопаты зацепил что-то твердое, отчего раздался необычный звон... «Нечеловеческий», – как признался позже журналистам Петя. Испугавшись, бухарики тем не менее осторожно расчистили место. Каково же было их потрясение, перешедшее в откровенный столбняк, когда их глазам предстала небольшая часть выступавшей из земли скальной породы мезозойской эры! А если конкретней, то юрского периода. Напомним читателям, что мезозойская эра началась 235 миллионов лет назад и продолжалась всего-навсего 170 миллионов лет. Для мезозоя характерно господство пресмыкающихся: этих самых динозавров (привет Спилбергу!), ихтиозавров, птерозавров и прочих крупнокалиберных гадов. Мезозойскую эру делят на три периода: триасовый, юрский и меловой. Так вот, несмотря на среднюю степень опьянения, Петя и Стас мгновенно всё сообразили и бросились звонить в Академию наук. Они со всех ног понеслись к телевидению, оставив без присмотра лопаты и даже банку с красными червями. Но прожжённые и циничные телевизионщики не поверили потрясенным до основания алкоголикам. Решив, что у них белая горячка, зловредные и зазнавшиеся эфирозаполнители Петю и Стаса к телефонам не допустили. О чём, кстати говоря, потом сильно жалели. (Первой исторические кадры сняла творческая группа CNN). Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы собутыльники не выскочили на шоссе и не тормознули BMW. На их счастье, в иномарке оказалась группа отважных рэкетиров, которые разбирались не столько в мезозое, сколько в пресмыкающихся. Труженики теневой сферы великодушно разрешили алканам позвонить по мобильному телефону в академию, а когда Петя, задыхаясь и брызжа слюной, передал историческое сообщение, бойцы невидимого фронта, прежде, чем уехать, выдали первооткрывателям бутылку водки «Smirnoff», две пачки «Marlboro» и сто фунтов стерлингов, дружески пожелав Пете и Стасу успешно завершить раскопки. Но когда счастливые алики вернулись к скальной породе мезозоя, они, увы, не обнаружили ни своей лопаты, ни, тем более, банки с червями. С расстройства они прямо из горла осушили бутылку импортной водки. Благо, учёные-археологи так же адекватно отреагировали на информацию о находке, как и мужественные рэкетиры. Они мгновенно забрались на крышу Академии, погрузились со всеми своими научными причиндалами в фирменный вертолёт и уже через десять минут приземлились, к неописуемой радости двух друганов, на место происшествия. Весть об открытии с быстротой молнии распространилась по столице. К раскопкам мезозойской породы стали стекаться жители близлежащих многоэтажек. К ним добавились продавцы и покупатели из расположенных неподалёку магазинов. Толпа увеличилась и за счет пассажиров троллейбусов, автобусов и маршрутных такси. Примчалась милиция, скорая помощь, пожарная команда, санэпидемстанция, таможня, ветеринарная помощь, прокуратура, суды (включая и арбитражный), представители зон свободной торговли, симфонический оркестр и цыганский хор. Подвалили сантехники и гондольеры. Любопытство заставило выбраться из своих пристанищ и разуверившихся во всём телевизионщиков. Они принесли извинения Пете и Стасу. В толпе замелькали воры-карманники и проститутки, олигархи и банкиры, мошенники и депутаты. Да и сексуальные меньшинства не остались в стороне. Но, главное, что все примчались не с пустыми руками, а с лопатами. Это скопище народу прежде, чем начать выкапывать огромную мезозойскую глыбу, долго качало скромных героев-первооткрывателей Петю и Стаса. И накачало их шампанским и коньяком так, что обоих увезли в реанимацию. Забегая вперед, скажем: всё для них закончилось благополучно. Затем, невзирая на чины и различия, люди безостановочно копали. Четверо суток. И выкопали в конце-концов этот гигантский обломок скальной породы. За их действиями по телевидению, затаив дыхание, следило всё мировое сообщество. В небе постоянно зависали НЛО. Казалось, вся природа ждала какой-то совершенно умопомрачительной сенсации. И эта сенсация состоялась, господа, товарищи, граждане! Когда огромную глыбу десятками тысяч рук перевернули, и люди увидели то, что увидели, протяжный вопль изумления вырвался из их глоток! На боку скалы крупными корявыми буквами красовались глубоко вырезанные слова: Здесь был Вася! После жуткого крика толпа погрузилась в такое же жуткое молчание. Минут сорок переваривали собравшиеся то, что открылось их глазам. Тишину нарушали только возбужденные голоса теле – и радиокомментаторов со всего мира. Вы представляете?! На Земле при мезозое только появились насекомые, птицы и млекопитающие. А Вася уже был! Обновлялась флора, шел расцвет гинкговых и саговниковых. И на всё это равнодушно взирал некий непостижимо загадочный Вася, чтобы высечь потом в скале свое послание людям, которые появятся на планете только через сотни миллионов лет! Ученый мир повергнут в полное смятение. Стройные научные теории эволюции Василий раздавил левой ногой. А, может, и другим каким-нибудь членом. Возникшую ситуацию наиболее точно и кратко прокомментировали профессор Елеельского университета (США) Джон Хотдогинс: «Incredible!» («Невероятно!») и профессор Гейзербургского университета (Германия) Ганс Шухермахер: «Das ist Fantastish!» («Это фантастика!»). Да, мужики, это фантастика, но факт, тем не менее, остается фактом. Нравится это кому-то или нет. В столице уже через несколько часов после открытия вселенского масштаба возникла секта василианцев, которая с чудовищной быстротой распространилась по всем континентам. Стивен Спилберг (привет тебе, привет!) начал работу над новым блокбастером «Вася или космический разум». Во многих странах установлены памятники Пете и Стасу, копающим червей. Самим бухарикам благодарное человечество вшило под левые лопатки по ампуле «эсперали» на пять лет, и теперь они ведут исключительно трезвый образ жизни, давая ежедневно десятки интервью. Весь цивилизованный мир до сих пор находится в глубоком шоке. И когда он из него выйдет, никто не может сказать. Человечество озабоченно задаётся одними и теми же вопросами: «Кто он, этот Вася? Как он попал в мезозой? И что он там, чёрт подери, делал?!» Возможно, загадку удастся разгадать. А, может, она так и останется занозой сидеть в черепах у землян. Ясно одно: Петя и Стас, копая червей, докопались в результате до такого, что перевернуло вверх тормашками всё и вся. Молодцы, земляки! Знай, как говорится, наших!
ЛЁНЧИК-НАСТРОЙЩИК
Хотя Валерий Валерьянович Никалякин, маленький пузанчик с гладкой розовой лысиной, тёмными глазами и губками бантиком, производил впечатление добродушного человека, но характер у него был тяжёлый. Казалось бы, раз ты бизнесмен, то должен привыкнуть ко всякого рода неприятностям и реагировать на них не больше, чем муж на ворчание жены на тридцатом году брака. Никалякин, увы, подобным иммунитетом не обладал. Даже самая незначительная пакость настолько выбивала Валерия Валерьяновича из колеи, что он начинал смотреть на каждого сотрудника фирмы, которой руководил, как на своего потенциального киллера. При этом он становился странно похожим на Лаврентия Берию. Только без пенсне. А фирма у Никалякина была большая, работников много и, можете представить, каково им было ходить под таким легкоранимым боссом? Жуть и мрак. Если случалась какая-нибудь гадость, каждый изо всех сил норовил не попадаться насмерть обиженному пузанчику на глаза. Все разбегались, как тараканы, стремясь забиться в самую недоступную щель. Но Валерий Валерьянович ловко выковыривал оттуда нужного ему клерка, вызывал к себе и молча смотрел в глаза. Так Берия мог бы смотреть, например, на Троцкого, если б сумел выудить того из-за границы. Не все выдерживали подобные гипнотические сеансы: у одних сбой давали нервишки в диапазоне от невроза до психоза, у других дико подскакивало давление, у третьих сердце начинало барахлить. Характер Никалякина делал будущее его фирмы и занятых в ней людей весьма и весьма проблематичным. Но, к счастью, в отделе реализации появился некто Лёня Голубцов, нахальный и обаятельный парень без комплексов, наделённый к тому же от природы артистическим даром. Лёня быстро нащупал самое больное место фирмы и очень скоро выступил в роли её настоящего спасителя, за что получил от коллег прозвище «Лёнчик-настройщик». Он – единственный, кто умел настроить озлобленного очередной незадачей Никалякина на мирный лад. Частенько Голубцов даже переводил шефа из состояния нестерпимого гнева в состояние экзальтированного веселья. Понятно, что за такие благостные деяния Лёнчик-настройщик стал любимцем коллектива. С него буквально пылинки сдували. Женщины всех возрастов смотрели на парня с обожанием, мужчины – с благодарностью. Правда, находились и такие, кто просил Голубцова поделиться секретом «настройки» пузанчика. Но тот в ответ лишь загадочно улыбался. Хотя тайной тут, надо сказать, и не пахло. Метод Лёнчика был прост, как всё гениальное. Узнав, что новая деловая подляна опять ввергла Валерия Валерьяновича в тёмную пучину гнева на тему «найти врага и уничтожить», Голубцов придавал своей симпатичной физиономии выражение постящегося старовера и входил в кабинет шефа. Никалякин встречал его выразительным взглядом больной коровы. - Вы уже в курсе? – спрашивал тихо, и его губы из традиционного бантика превращались в узкую злую полоску, а на розовой лысине появлялись бледно-лиловые пятна. Голубцов кивал и с похоронным пафосом восклицал: - Это беспредельный беспредел! Что делать? Кто виноват? Так жить нельзя! Сегодня хуже, чем вчера, завтра хуже, чем сегодня! Будет ли свет в конце тоннеля? Экономика должна быть автономной, а бизнесмен – уважаемым членом общества! Чиновники-взяточники прожорливей саранчи! Мы стоим у последней черты! Лёгкий порыв ветра, и мы рухнем в пропасть! - Верно. В точку попали, - мрачно отзывался босс на апокалипсический бред Лёнчика. – Мы по уши в дерьме. А кто и когда его откачает – неизвестно. Вот возьму, да и уеду отсюда к чёртовой матери! Буду скорбно доживать свои дни на Гавайских островах! Тут настройщик обычно давил на газ. - Дайте мне автомат Калашникова и тридцать шесть рожков к нему, и я вам покажу, как я люблю всю эту бодягу! После страшных слов в кабинете воцарялась тяжёлая, просто урановая тишина. Но в глазах у собеседников бушевала безразмерная боль. Здесь Голубцов, как правило, ловко менял тему разговора. - Вы в курсе, Валерий Валерьянович? – обращался он к пузанчику с интонацией, с какой обращается круглый отличник к директору школы. – Трутнев ногу сломал. Теперь месяца три в гипсе проваляется. - Да что вы говорите? – слегка оживлялся Никалякин. – А как это случилось? - Да он на банкете перебрал, а когда по мраморной лестнице спускался, поскользнулся, шваркнулся и с третьего этажа до самого низа докатился. - Жаль, конечно, Трутнева, - бледно-лиловые пятна исчезали с лысины Валерия Валерьяновича прямо на глазах. – Но, с другой стороны, так ему, собаке, и надо! Меньше нос задирать будет! - Он не собака, а пёс смердящий, - добавлял жару Лёнчик. – Ему бы обе ноги да обе руки поломать! - Это слишком, - возражал пузанчик, но губы у него, тем не менее, из узкой полоски превращались в привычный бантик. Тут лукавый настройщик переходил на другую, более высокую ноту. - Впрочем, по сравнению с Понюшкиным, Трутнев, считайте, вообще не пострадал. Подумаешь, три месяца не сможет толком бизнесом заниматься! Убытки, конечно, понесёт, но не смертельные. Вот Понюшкина судьба действительно наказала! - А что с Понюшкиным? Что? – от прежней мировой скорби в глазах Никалякина не оставалось и следа. - У него вилла на Кипре сгорела. Дотла. Одни головешки остались, - с напускным сожалением отвечал парень без комплексов. - Но она же, как минимум, на два лимона тянула! – восклицал Валерий Валерьянович. – И на тебе, сгорела! Почему? Голубцов целомудренно опускал глаза и чуть слышно отвечал: - Догадаться нетрудно. Поджог. Хотя официальная версия, как обычно, замыкание электропроводки. - Да, не повезло Понюшкину, не повезло! – пузанчик несколько раз сочувственно качал головой. – Но Понюшкин, хоть режьте меня, сам виноват. Надо же было умудриться столько врагов себе нажить! И так их раздраконить, что они ему виллу спалили! - Вы чересчур добры, Валерий Валерьянович! – резко, чтобы его ненароком не заподозрили в лести, взвивался Лёнчик. – Понюшкин – это же мухомор в человечьем обличьи! Что такое стыд и совесть, он не знал и знать не хочет! Беспредельщик! Я бы не виллу, а его самого облил бы бензином и сжёг! - Жесток ты, Леонид, жесток! – не соглашался с ним Никалякин, но по тихой радости, разливавшейся по его округлой физиономии, было понятно, что перед глазами босса стоит картинка корчащегося в огне Понюшкина. – Впрочем, молодёжь всегда бескомпромиссна! Видя состояние пузанчика, искусный настройщик брал новую, ещё более высокую ноту. - Но Понюшкин с виллой – просто дизентерийная палочка по сравнению с тем, что обрушилось на голову Толбуеву, - и Голубцов начинал веско загибать пальцы. – Во-первых, от него сбежала жена. С испанским гинекологом. Во-вторых, у него похитили дочь и требуют колоссальный выкуп. В-третьих, налоговики обнаружили у этого ханурика пять подпольных складов с левой продукцией. И арестовали все его счета до полного разбирательства. В-четвёртых, недавно на Толбуева покушались, и сейчас он в реанимации с двумя огнестрельными ранениями. Вот уж непруха, так непруха! - Ай, ай, ай! – сокрушённо восклицал Валерий Валерьянович, но при этом выражение лица у него было такое, будто он слушает «Оду к радости» Бетховена. – Бедный, бедный Толбуев! С ума можно сойти, сколько на него несчастий свалилось! Ох, не зря в народе говорят: «Пришла беда – отворяй ворота!». Но, по большому счёту, он сам себе конкретную непруху соорудил! Лез куда ни попадя, лишь бы побольше урвать. А ты знаешь, Леонид, бог не фраер – он всё видит. И самых ретивых пускает под лёд. Для охлаждения пыла. - Ваша правда, шеф, ваша правда, - не возражал Голубцов. Наоборот, он улыбался теперь открытой ясной улыбкой. – Вы видите, вокруг – темень беспросветная. А наша фирма на плаву. И не просто на плаву, а движется вперёд. - Вы уверены? – вдруг опять мрачнел пузанчик. – А как же... - Наши неприятности? – не давал ему закончить Лёнчик-настройщик. – Мелочи жизни. Текучка. Заноза в пальчике. А с занозой что можно сделать? Причём, легко? - Вытащить из пальчика! – радостно отвечал Никалякин и, наконец, расцветал ответной улыбкой. – Леонид, мне нравится, как вы мыслите! Не надо ходить к гадалке, чтоб сказать: вы далеко пойдёте! - Не я, а мы, - потупив глаза, со скромностью старовера произносил Голубцов и этим доставлял пузанчику ещё большее удовольствие. - Как говорили древние: сквозь страшные тернии да напролом к звёздам. Я вам скажу прямо, Валерий Валерьянович: будут и на нашей улице раки свистеть! - Будут, будут свистеть подлые раки! – заливался смехом Никалякин. А потом, как правило, предлагал, – А не выпить ли нам по поводу раков? Чтоб они пораньше и погромче засвистели? Лёнчик-настройщик, естественно, не возражал. Когда, приняв с боссом пару-тройку рюмок французского коньяка, они покидали кабинет, то сотрудники фирмы, видя сияющего Валерия Валерьяновича, готовы были скинуться, чтоб установить бюст на родине героя-настройщика. Так продолжалось до следующего делового негатива. И снова нахальный и обаятельный Голубцов шёл к Никалякину с очередным букетом чёрных новостей. И всё заканчивалось, как обычно, раками, которые непременно будут восторженно свистеть только на нашей улице.
ПРОВИНЦИАЛ Эта странная история произошла в однокомнатной квартире отпетого алкоголика Ивана Чеснокова, человека неопределённого возраста и изрядно опустившегося. Его комната в коммуналке явно свидетельствовала об основном пристрастии хозяина: кроме панцирной кровати, покрытой старым одеялом, здесь имелись только расшатанный стол и табуретка, да явно украденная из солдатской казармы тумбочка. Значительную часть жилой площади занимали пустые бутылки из-под самых разнообразных горячительных напитков. Это случилось ранним весенним утром, когда Чеснокова не было дома: он, по обыкновению, отправился в ближайший нон-стоп, чтобы избавиться от жестокой послеалкогольной трясучки. В это время в его “хате”, в свободном от стеклянной тары углу появился яркий голубой луч, который вскоре трансформировался в облако. В нём начала смутно вырисовываться человеческая фигура. Облако быстро таяло, а фигура становилась всё четче и четче, пока не материализовалась окончательно. Хотите верьте, хотите нет, но в комнате Чеснокова возник самый настоящий инопланетянин, какими их принято изображать в фантастических романах и фильмах: молодой, высокого роста, без признаков волос на голове и бровей на лице, в серебристом, плотно облегающем тело скафандре. На широком ремне, пряжка которого переливалась всеми цветами радуги, в своеобразной кобуре хранился то ли бластер, то ли анигилятор. Инопланетянин медленно оглядел комнату и произнёс гулким неестественным голосом: - А-284 РОН! Произошло отклонение от курса. Попал в какое-то жилище. В нём никого нет. Через мгновение в комнате зазвучал другой металлический голос: - ЗЮ-426 БИС! Выясняем причину отклонения. Действуйте пока по обстановке. Не успел этот голос отзвучать, как громко хлопнула входная дверь, и в комнату с двумя бутылками водки влетел хозяин квартиры Иван Чесноков. Был он небрит, одет в застиранную тельняшку, измятую куртку и джинсы непонятного цвета. - Приветствую тебя, землянин! - гулко и торжественно произнёс космический гость. - Отвали, - не обратил на него никакого внимания Чесноков. - Трубы горят, сил нет. Одну бутылку он суетливо спрятал под стол, вторую ловко откупорил, налил полный гранёный стакан и разом опрокинул его содержимое в себя. Шумно выдохнул, занюхал водку рукавом куртки, достал из кармана огурец и жутко зачавкал им. Прошло немного времени, и глаза Ивана приняли осмысленное выражение. Он впервые посмотрел на гостя долгим, внимательным и колючим взглядом. - Ты кто такой? - спросил наконец сурово. - И что ты, блин, делаешь в моей хате? - Я из созвездия Лебедя, - несколько растерялся от агрессивности Ивана пришелец. - А, может, Рака? Или Щуки? – оскалился Чесноков. - Я не знаю, что такое “Рака”, - ещё больше смутился гость. - Я прилетел из космоса. Иван вдруг хрипло засмеялся: - Это надо же! Какая-то обезьянина выдаёт себя за инопланетянина! - Я никогда не обманываю, - оскорбился пришелец. - Зачем вы обижаете меня? Вместо ответа Чесноков засмеялся ещё громче. Потом, внезапно оборвав смех, нервно заходил по комнате: - Ты за кого меня принимаешь?! За идиотика, да?! Думаешь, я не знаю, кто ты такой?! Иван остановился и презрительно уставился на инопланетянина. - Вы должны успокоиться, - твердо сказал тот. - От вас исходят волны агрессивности. - Посмотрите на этого умника! - заёрничал Чесноков. - “Волны агрессивности”, “Созвездие Лебедя”… Кому ты грузишь, тля?! Мне, Ванюхе Чеснокову?! Да я таких, как ты, соплёй перешибаю! Пришелец из космоса, блин! Лапшу мне на уши вешаешь?! Думаешь, я не знаю, кто ты на самом деле?! Ты или Клавкин хахаль или моя… белая горячка. Понял, кретин?! - Это неправда! - повысил голос и брат по разуму. - Я не хахаль и не белая горячка. Я прилетел на разведывательном звездолёте! Мня зовут ЗЮ-426 БИС! - Не пойму, кто из нас пьян: ты или я? Кто назюзюкался до состояния бис?! - заржал Иван. - Прекратите оскорбления, Ванюха Чесноков! Мы прилетели к вам с мирными и добрыми намерениями! - Знаешь, ты кто? - продолжал ржать Иван. - Ты - звездюк, а не звездолётчик! - Я не знаю, что такое “звездюк”, - начал выходить из себя ЗЮ. - Но мне не нравится наша беседа! - “Бе-се-да!” - передразнил его Чесноков и, снова оборвав веселье, вылупился на гостя. - А теперь, сучок, слушай меня внимательно. С Клавкой я два месяца, как порвал. И тебе не советую из-за этой дешёвки такие фокусы отмачивать. Наряжаться, как клоун, и чушь собачью нести. Не стоит, парень, она того. - Я ничего не понимаю. Уже второй раз вы говорите о какой-то Клавке. - Ах, не понимаешь! - вскипел Иван. - Получается, ты не хахаль, а моя белочка. Ладно, сейчас мы это проверим! Он нырнул под кровать и вынырнул оттуда с топором в руке. - Вы угрожаете моей жизни? - сухо осведомился пришелец. - Ещё как угрожаю! - злорадно подтвердил Чесноков. - Если ты моя белка, ни хрена с тобой не случится! А если Клавкин хахаль, будешь тогда черепуху по кусочкам собирать! - Я вынужден применить бластер! - ЗЮ быстро вытащил из кобуры серебристый бластер и направил его на Ивана. Тот как-будто ждал этого момента. - Ах так! Бластер, говоришь?! - Чесноков зажал топор между ног и рванул на груди тельняшку. - Стреляй, поганец! Ванюха Чесноков чихать хотел на бластер с высокой колокольни! Он снова взял топор в руки и решительно двинулся на ЗЮ. Тому ничего не оставалось делать, как пустить в ход оружие. Яркий красный луч вырвался из ствола. Иван остановился, как зачарованный, и начал смотреть на него. Луч упёрся ему в живот и, не причинив никакого вреда, будто живот Чеснокова был сделан из сверхпрочного материала, стал отражаться в стену. В стене сразу же появилось отверстие, которое стремительно разрасталось. Повалил густой дым. - Ты мне ещё за ремонт заплатишь! - возликовал Иван и заржал. - Смелого бластер боится, смелого луч не берёт! Такое развитие событий потрясло пришельца. Он выключил бластер и стал ошалело вертеть его в руках, потерянно бормоча: - Что же это? Как же? Почему? Такого не бывает! - Ещё как бывает! - продолжал торжествовать Чесноков. Тут уже вышел из себя оскорблённый ЗЮ. Он отшвырнул бластер в сторону и засверкал огромными глазами: - Издеваешься, землянин? Ну, держись, Ванюха Чесноков! Я тебя сейчас усыплю и превращу… как это у вас называется?.. И превращу тебя в зомби! - Пожалста! - Иван тоже разоружился, запихнув топор под кровать, подошёл к столу и налил себе водки. - Только хлопну стакашек напоследок! Одним махом он разделался со второй своей порцией, снова занюхал её рукавом, потом сел на табуретку, а прямыми руками упёрся в колени: - Я готов, - сказал преувеличенно смиренно. - Зомбируйте, доктор. ЗЮ, не сводя с него напряженного взгляда, вышел из своего угла и сел на кровать напротив Чеснокова. Оба вытаращились друг на друга. И тот, и другой смотрели так, как смотрит матёрый удав на невинного кролика. Это продолжалось довольно долго, пока ЗЮ внезапно не рухнул на постель и не разразился богатырским храпом. - Вот дурачок, - снисходительно улыбнулся Иван. - Впрочем, что с него взять: созвездие Лебедя - это такая провинция! Он встал с табуретки и подошёл к батарее пустых бутылок. Сделал над ними - Детский сад, - с лёгким недовольством покачал головой Иван. Он вернулся на скрипучую табуретку, посмотрел на спящего ЗЮ и повторил, - детский сад. Чесноков сделался задумчив и трезв. Душевное томление ясно обозначилось на его лице. - Послушать Чайковского, что ли? - произнёс он вслух. Опять взмахнул руками и комнату захлестнула колдовская музыка великого композитора. Странный алкаш Ванюха Чесноков слушал сейчас волшебные звуки, подперев голову рукой, и слёзы стояли в его глазах. Он был смешон и трогателен одновременно. Потом снова последовал взмах руками, и музыка мгновенно улетуилась. - Почему Петр Ильич всегда так сильно действует на меня? - вытирая слёзы, спросил Иван. И сам же ответил. - Потому что - гений! Он посмотрел на спящего ЗЮ и, улыбаясь, скомандовал негромко: - Эй, провинциал! Хватит дрыхнуть! Пришелец тут же вскочил и сел на кровати напротив Чеснокова, словно ждал побудки. Он глянул на Ивана и протяжно застонал: - Неужели вы… ты меня усыпил? Какой позор! Я этого не вынесу! Самоликвидируюсь! - Молодости свойственно всё излишне драматизировать, - примирительно сказал Чесноков. - Когда я сто двадцать девять лет назад прилетел на Землю и в конце концов остался здесь, я тоже сильно переживал. - Так ты… вы не землянин? - совершенно потерялся ЗЮ. - Не будь наивным. Разве может землянин выдержать луч бластера и одолеть тебя в гипнозе? - Иван встал с табуретки и потянулся так, что хрустнули кости. - Не понимаю, - потрясенно выпалил пришелец. - Ведь вероятность такой встречи равна нулю! - Если не учитывать того, что я устроил вам отклонение от курса, - улыбнулся Чесноков. - Так вы всё с самого начала рассчитали? - изумился ЗЮ. - Вот именно. Мы от скуки на все руки. - Но почему вы так странно встретили меня? - Хотел избавить от избытка самонадеянности, - и Чесноков передразнил. - “Приветствую тебя, землянин!”. - Откуда же вы прилетели? - Это не имеет значения. Важно лишь, что по сравнению с моей планетой, твоя - космическая глухомань. - И всё же не могу поверить, - уныло подытожил ЗЮ. - Понимаю. Смотри, - Чесноков встал у стены, где находился стол, и правой рукой начертил в воздухе прямоугольник. И сразу на стене засветился прямоугольный экран и появилось изображение молодого человека в серебристом, как у ЗЮ, скафандре. - Вот таким я был, когда прилетел на Землю, - печально обронил Иван. - В разведывательном звездолёте. Совсем как ты. - Но почему вы остались? - космический провинциал вскочил с кровати и подошёл к Чеснокову. - Ведь Земля находится на начальной стадии цивилизации. - А твоя планета - на начальной стадии по сравнению с моей, - усмехнулся Иван. - Мы, к примеру, научились нейтрализовывать луч бластера три тысячи лет назад. - Пусть так. И всё же почему? - Ты не поймёшь. У вас этого нет. Впрочем, и на моей планете тоже, - Чесноков помолчал. - Я полюбил земную женщину. - Что значит “полюбил”? - не понял ЗЮ. - Какая-то особая технология? - Вот-вот, - грустно произнес Иван. - Чего стоят наши цивилизации, если они существуют без любви? - Расскажи. Прошу тебя, - загорелся ЗЮ. - Об этом не расскажешь. Это надо пережить, - Чесноков провёл рукой в сторону экрана и на нём появилось изображение прекрасной светловолосой женщины в белом старинном платье на фоне деревенского пруда. По ходу дальнейшего рассказа менялось и изображение: ЗЮ увидел женщину и в карете, и на балу, и скачущей на лошади, и сидящей в большой компании людей за столом с самоваром на открытой террасе. - Её звали Надя. Надежда. Когда я её встретил, для меня потеряло значение всё, чем я дорожил. И она забыла обо всём на свете. Мы не могли жить друг без друга. Каждый час, проведённый порознь, был мучителен для неё и для меня. Мы были вместе много лет. Годы, наполненные солнцем, пением птиц и переливами родниковой воды. Но пришло время, и моя любимая умерла… Она была земной женщиной, а жизнь землян намного короче нашей… Всё для меня кончилось… И я остался здесь доживать свой век. Пристрастился к выпивке, к дешёвым утехам плоти. Тут меньше всего вопросов задают алкашам, вот я и заделался таковым. Тем более, что водка сокращает жизнь. А ты мне был нужен для того, чтоб впервые за много лет выговориться. - Я не всё понял, - произнёс после некоторого молчания ЗЮ, - но очень хотел бы пережить то, что пережили вы. “Годы, наполненные солнцем, пением птиц и переливами родниковой воды…” Красиво… - Любовь можно найти только на Земле, - печально улыбнулся Чесноков. Внезапно комнату заполнил металлический голос: - ЗЮ-426 БИС! Отклонение от курса ликвидировано! Готовьтесь к возвращению на звездолёт! - Не буду мешать! - сказал Иван. - Сам решай, как тебе поступить. И он вышел из комнаты, прошёл через коридор на коммунальную кухню, поставил чайник на газовую плиту, включил газ. Через минуту вернулся обратно. В комнате никого не было. - Ну, вот и погуляли. Ещё один день прожит. Тут он увидел на столе лист бумаги. Крупными печатными буквами на нём было выведено: “Я вернусь. Провинциал ЗЮ”.
С УЧЕТОМ МЕСТНЫХ УСЛОВИЙ
Ну, позевав и покряхтев, начнём трудовой день. Опять на столе целый сугроб бумаг. Бумаги встать, бумаги лечь! Так... Так... Указ, постановление, закон... Да что им там, в центре, делать больше нечего?! Пишут и пишут без передышки, без перерыва на обед и творческих перекуров! А ведь в столице столько возможностей отдохнуть и расслабиться до потери сознания! А они, ёли-пали, работают! Ни стыда, ни совести! Совсем оборзели! И всё, заметьте, с одной целью: нам, местным мурашам, поменьше прав оставить и побольше обязанностей грузануть. А себе наоборот. Мы тут должны корячиться в грязи и навозе, а они будут там орлами летать. Вот, к примеру: «минимизировать вмешательство чиновников в дела бизнеса». Это как же так? Что за веяния потусторонние? Хоть «караул!» кричи! Хоть в гроб ложись и помирай! От реальной жизни напрочь оторвались наверху и грезят в ясный день! Ну, какой у нас в Заточинске бизнес? И кто они, эти господа бизнесмены? Может, Венька Катушкин, с которым я в одном классе за одной партой сидел? Так Венька, стервец, мне даже списывать по алгебре не давал! Пускай он выучился и А Любка Прасолова, эта воображала? Она бизнесменка, что ли? Когда я в юности к ней клеился, она меня враз отшила. И что мне прикажете теперь: «минимизироваться до предела» и тихо дышать в её сторону? Ни черта подобного! Я ей рано или поздно пёрышки повыщипываю! Достала уже со своим салоном красоты! Все наши бабы городские у неё с утра до вечера толкутся. Там левак идёт, будьте вы себе здоровы! Но обнаружить ничего не удаётся. По документам всё гладко, а клиентки установили вокруг Любкиного салона поголовный заговор молчания. Не придерёшься. И при этом мою жену там вообще не обслуживают. Даже за деньги. И если кто-то наверху думает, что я буду такие наглые выходки терпеть, то он сильно ошибается. В отношении Прасоловой я максиминизируюсь до окончательного максимума. Как говорят в народе: или пан или пропан-бутан! И никто мне не прикажет Мишку Енукеева деловым человеком считать! И уважать его никто не заставит. Пускай он даже не два, а пять производств по переработке мусора организует! Потому что Мишку я с детства знаю. В одном дворе выросли. И сколько я от него подзатыльников получил – до фига и больше! Но речь не о подзатыльниках. Енукеев как раньше надо мной ржал, так до сих пор остановиться не может. Газетёнку гнилую открыл и при любом удобном случае меня в ней метелит. Сатирическим пером. Обидно, конечно. Но опять же – не в этом дело. Он власть в моём лице обижает. Приучает читателей ни в грош чиновников не ставить. А такое, согласитесь, ни в какие ворота не лезет! Неужели я в ответ не могу лишний раз проверить его «мусорные хозяйства»? Мишка озвереет тогда окончательно. Можете не сомневаться. И такое начнёт в своём «боевом листке» нести, что хоть стой, хоть падай. У него ума хватит. А отвечать за его художества придётся местной власти. И мне в том числе. Я вам только три примера привёл, а мог бы триста тридцать три привести. Да за всеми нашими, прости меня, господи, бизнесменами глаз да глаз нужен. Тут только попробуй немного вожжи отпустить, они на радостях так поскачут, что и чёрт их не догонит. Зашёл я недавно с проверкой к одному – чтоб он горел! – вольнолюбивому предпринимателю. А он мне, наглец, прямо на пороге и заявляет: - По федеральному закону вы не имеете права меня так часто проверять. Физия у него серьёзная, а в голосе – меня-то не проведёшь! – слышу торжество. Ну, погоди, думаю, пёс шелудивый, сейчас я тебя обмакну, куда следует. - Для тебя, - говорю ему ласково, - должна быть местная власть – родной, а федеральная – двоюродной. А ты что-то спутал. Заработался, видно. Отдыхать, милый, надо. Он намёка моего не понял и выдал на-горá: - Для меня родным является закон. Здесь и я вздыбился. - Для меня, - говорю, - закон – это святое. Даже больше – это форма моего существования. Нет закона – и меня, считай, нет. А чтоб ты спрыгнул с тумбочки, объясняю: мы в тот федеральный закон внесли поправки. С учётом местных условий. Согласно этим поправкам я имею право проверять тебя столько, сколько сочту нужным. Я его, конечно, на арапа брал. Никаких поправок никто никуда не вносил. Но надо же было осадить нахала. Борец за справедливость надулся, как мышь на крупу. - Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Тут я улыбнулся на все свои сохранившиеся зубы. - Отлично! Жалуйся! Звони в колокола! Стучи во все инстанции! Колошмать во все ворота и двери! Заодно и от основной своей работы отдохнёшь. Потому что я твою фирму закрою. Вплоть до установления истины. - Не имеете права закрывать! – это бы послушать нашим театральным режиссёрам – чистый Гамлет! - Было бы желание, а право мы найдём. Тем более управу! – ответил я ему той же шекспировской монетой. И чтоб покруче насолить принцу нашему гадскому, я к нему пожарного инспектора послал, и тот закрыл фирму за несоблюдение правил пожарной безопасности. Хотя этот вольнодумец кирпичом огнеупорным торговал. А такой кирпич может пострадать лишь в случае прямого попадания ядерной бомбы. Скáжете, нехорошо я поступил? Да, нехорошо, но педагогически полезно. Через две недели борец за правду присмирел и приполз ко мне мириться. И кое-что принёс. В знак уважения к родной местной власти. Заодно и другим бизнесменам рассказал о нашем глубоком теоретическом споре и его практическом результате. Чтоб и тем неповадно было выше ватерлинии высовываться. Да сами посудите: должны ли чиновники бедствовать, когда вокруг полно богатых людей? Пускай их только бандиты доят? Это будет справедливо? Кто на мои вопросы ответит? Без словоблудия, а честно и откровенно? Конечно, желание центра укоротить таких, как я, заставить нас заниматься прямыми своими обязанностями, а не выуживать деньги из карманов бизнесменов, - желание хоть и похвальное, но трудновыполнимое. Потому что в нужный момент я всегда обопрусь на местные условия. Страна-то большая, местных условий много, забодаешься в них вникать и контролировать. Между тем, центр настаивает: «Не вмешивайтесь в дела бизнесменов!» А мы дружно отвечаем: «Мы не вмешиваемся, мы им помогаем, холим и лелеем. Пылинки сдуваем с каждого предпринимателя, соломку ему под ноги стелем!» Из центра кричат: «Ложь!» А мы им смиренно: «А вы приезжайте к нам в Заточинск и всё основательно проверьте!» А сколько в государстве Заточинсков? Сколько комиссий нужно создать? Чтобы эту задачку решить, простой арифметики не хватит. Тут высшая математика нужна! Наверху это, естественно, понимают, но сидеть, сложа руки, не хотят. Разделили полномочия между центром и регионами, теперь административную реформу затеяли. Хотят взять да лишних чиновников сократить. Задумка крутая, хотя и не новая. Были уже и сокращения, и сливания, и разливания. Даже искоренения на корню имели место. А мы всё равно выживали! Я же не дурак, понимаю, что теперь обложить нас хотят плотно и навалиться до хруста костей. Не все устоят. Некоторые сами падут. Часть придётся отдать в жертву. Но несгибаемые чиновники сохранятся. И знаете почему? Потому что списки на сокращения будут составлять. Вот вам и лазейка, которую при умелом подходе можно в солидный лаз превратить! Так что есть надежда: пронесёт нелегкая! Сколько раз уже проносило. Авось, и сейчас сохранюсь. А если нет? Боже, полдня впустую потратил! Надо торопиться! Запасов побольше сделать на случай административной штормяги! К кому завалиться с проверкой? Куда же я свой личный график засунул? В бумажном сугробе и не найдёшь...
ТОТ ДЕНЬ ИЗ РАННЕЙ ОСЕНИ… стихи разных лет *** Нас, сумасшедших, видно сразу: Идём, под нос себе шепча... Но слова дерзкая проказа, Как кровь бывает горяча.
Живём в извечном ослепленьи, Шатаясь меж добром и злом: В лицо нам дышит провиденье Надменным и несвежим ртом.
В своих бужданьях мы нелепы, Как бросившие цирк шуты, Но времени грядущий слепок Сверкает нам из темноты.
Нас преисподня не пугает, Не привлекает звёздный путь... Сжигает мука нас другая, Ночами не даёт уснуть.
Мы цепи рвём и обретаем, Мы тонем и всплываем вновь, Лежим в грязи и вдруг взлетаем, И всё ради каких-то слов.
Себя доводим мы до точки, Судьбу безжалостно кроя, Чтоб только появилась строчка... Одна…Небесная…Своя… ***
Даше
Замирает сердце: скоро осень, Сад желтеет прямо на глазах... Легкую печаль мы тайно носим, - Лето нам не возвратить назад.
Знаем хорошо, что будет завтра, Только не поймем мы, почему Лето обрывается внезапно, Будто надоело всё ему?
Мы еще не нагулялись вволю, Не успели завершить дела, Но уже недобрый ветер в поле Расправляет тяжкие крыла.
По утрам туманы наползают, Как орда непрошенных гостей... Часто в эти дни подруг бросают, Оставляют преданных друзей.
И озноб - накатами по телу, И смотреть не хочется вперед, И движенье каждое несмело, Словно шар земной замедлил ход.
С неизбежным трудно примириться, Но тревогу убери из глаз... Будем наблюдать, как осень злится Мы с тобою не в последний раз... ***
Как ни странно, но в нашем городе Сохранились дикие голуби, Те, что крошек с рук не клюют, Что летают без расписания, Не готовят маршрут заранее, И, когда захотят, - поют!
А в бетонно-стеклянном городе Все спешат, чтоб не ведать голода Да урвать кусок пожирней... Для чего тут дикие голуби? Угадать, господа, попробуйте, Хоть у вас дела поважней.
Не резон при рынконаклонности Поощрять паренья и вольности Этих двинутых голубей! Не поймут: за избыток гордости Не насыплют зерна ни горсточки, Из "мелкашки" пальнут скорей!
Гнезда вьют свои, где ни попадя, И еду добывают походя, А понятья о стае нет. И одна лишь любовь у голубя, И одна лишь семья у голубя, - Просто дикий менталитет.
Жизнь гремит вокруг многоликая, Не касаясь голубя дикого, Без него бурлит круговерть. Он летает без расписания, Не прикидывает заранее, Что, когда и кому запеть.
Я страдаю завистью дикою, Когда вижу голубя дикого…
*** Нашей любви продолжалось кочевье, Видели мы, в деревеньке осев, Как сладострастно дрожали деревья, Нежась в обильной, блестящей росе.
Солнце дарило нам щедрое лето: Много купались, гуляли в лесу, С птицами вместе встречали рассветы, И доверяли признанья костру.
Бег облаков, земляничная сладость, Крик пастуха, муравьёв суета, - Всё вызывало в нас буйную радость И завершалось объятьем всегда.
Жили мы жадно, прекрасно, бесстыдно, Что на Руси называется всласть. Лето такое - до боли обидно - Не повторить. Не купить. Не украсть. ***
Желтоглазый сентябрь бродит по Кишиневу... Он идет, не спеша, мягко солнцем облит. Он опять потерял золотую подкову, Потому и деревья, грустя, золотит.
Ах, должна была дать счастье эта подкова! Но не помнит сентябрь, где оставил её... Золотое вино льет взамен бестолково, Предлагая веселое нам забытьё.
Так забудем давай пролетевшее лето И начнем дожидаться спокойно снегов. Мы с тобою вдвоем. Хорошо уже это. Нам гитара и скрипка поют про любовь.
А хмельной Кишинев ловит томное солнце, Запасая его на холодные дни, А седой Кишинев, как ребенок, смеется, Будто синяя птица кружится над ним! *** Никто не знает, как на свете жить, Хотя друг другу раздают советы: То ль с книгами священными дружить, То ль обойти небесные заветы.
Чтоб каяться, сначала согреши, - По нраву многим формула такая, А что, пардон, касается души, То можно жить, душе не потакая.
И тянут одеяло на себя С шакальим выражением на лицах, Не видя, как суровая судьба Заносит имена их в чёрный список.
А у других совсем иной расклад, Они страшатся действия любого: Их так пугает раскалённый ад, Что всех слюнявят пресною любовью.
Такой боится даже сам себя, От страха нестерпимого он высох, Но всё равно безжалостно судьба Его заносит в тот же чёрный список.
Но есть порода шалая людей, Живущих по какому-то наитью. Со временем не становясь взрослей, Они летят, как мотыльки, к открытьям.
Их не свернут ни деньги, ни пальба, Они спешат, поскольку путь не близок... Да вот судьба... А что для них судьба? Они её заносят в чёрный список! *** Ох, гитарист с осенними очами! Ну, что ты, парень, делаешь со мной? То сердце отдаёшь во власть печали, То обдаёшь весёлою волной.
И под звучанье струн твоих свободных Такое поднимается во мне, Что кажется: душа от мук бесплодных Уходит, как бывает лишь во сне.
А гитарист звенит, не умолкая, Прикрыв свои осенние глаза: Мелодией он снова открывает Забытые в смятеньи небеса.
Теряет сразу время скоротечность, По кругу многоцветному кружит, И в этот миг я понимаю: вечность Есть для любой измученной души.
И надо жить открыто и азартно, И не скулить про тяжесть бытия! А завтра будет то, что будет завтра: Тут что-то изменить не в силах я.
Звучат аккорды отрицаньем смерти, Узлы напрасных страхов развязав... И гитарист лицом, как ангел, светел, Но у него осенние глаза… *** Мне так сейчас тебя увидеть хочется, Перемахнуть за мириады вод! Любовь спасает нас от одиночества, Она же к одиночеству ведёт.
Нам разлучаться - это верх жестокости, И полный беспорядок в небесах: Две точки невесёлые на глобусе, Где постоянно боль сменяет страх.
Мы не живём, а только притворяемся, Мы - лицедеи брошенной любви, И каждый так напоминает страуса, Что никому господь не приведи!
Но знаю: скоро горе в нас не вместится, И мы рванём, как птицы, в долгий путь, Чтоб где-нибудь над океаном встретиться И наконец любовь свою вернуть... *** Светлой памяти моего друга, писателя, сценариста, журналиста Владимира Смирнова
Полжизни уходит на медленный вдох, Полжизни - на медленный выдох… Закон непреложный безжалостно строг: Для всех одинаковый выход.
И ждёт нас единый печальный финал, Который лишён исключений: Что в жизни берёг и над чем ты дрожал, Исчезнет в кладбищенской тени.
Успеешь и холмиком стать, и травой, И в вечную тьму перебраться… И то, что сегодня ты просто живой, - Важнее любого богатства.
Так радуйся утру без всяких затей, Прохожим спеши улыбнуться! И высшую мудрость ищи у детей, И в детство стремись окунуться!
Следи за полётом раскованных птиц, - Особ неземного гражданства, - Пой песни, люби и всё время учись Отпущенным днём наслаждаться!
Дай волю своим пересохшим губам, Вина - для энергии тела… И пусть за гульбою приходит гульба, Чтоб каждая жилка звенела!
Полжизни уходит на медленный вдох, Полжизни - на медленный выдох… Закон непреложный безжалостно строг: Для всех одинаковый выход… *** Тобою ещё не опознан, С тобою ещё не знаком, И звёздное небо беззвёздно, И сумрак стоит белым днём.
Ещё не решилась фортуна Нам встречу назначить с тобой, Не создан поспешный рисунок, Где схвачен твой облик живой.
И мы в многолюдном пространстве Несём ожиданья тепло, В усталости и окаянстве, Что нас до сих пор не свело.
И жить нам особенно нечем, Работаем, спим и едим... Когда же исполнится встреча, И двое вдруг станут одним? *** Полиняли в одночасье истины, Непонятным сделалось простое... Я влюбился несуразно, истово, В женщину, которой не достоин.
Вся она, как воплощенье праздника, Вся в беспечном, радостном порыве... Я б соврал, что между нами разница, Мы - две параллельные прямые.
Только жизнь - совсем не геометрия: Часто сводит то, что несводимо... Явно малахольное поветрие Сделало её моей любимой!
Женщина - и умница, и лакомка, - Перекрестье дьявола и бога, - Шансов меньше, чем котом наплакано, У меня с такой встречаться долго.
Каждый день готовлю ей сюрпризы я, Чтобы ни минуты не скучала. Но, боюсь, её судьба капризная Уведет, как лодку от причала.
Без неё начну с листа я чистого. Буду зол. Обижен. Беспокоен. А пока люблю, люблю я истово Женщину, которой не достоин. *** Какая бедовая осень Гуляет без всяких забот! И золото запросто носит И людям его раздает.
Она весела и беспечна, Даря изобилье плодов... Но все-таки шепчет: не вечны Дела, озаренья, любовь.
Что сердце-то попусту мучать? Живи, если выпало жить! Успеешь звездою падучей Однажды ты ночь прочертить...
Не бойся терять. За потерей Опять обретенье придет. Твой путь не тобою измерен: Уйти с него - мнимый уход.
Так осень шептала лукаво Слова из вселенской игры... И солнышком душу ласкала, И жгла вдоль дороги костры. *** Не нашёл ты свой остров сокровищ И жар-птицу в саду не поймал, - От того-то и мучает горечь, Что напрасно года промотал. Потому и исходишь досадой, Шлёшь ночами проклятья судьбе, Что и остров желанный был рядом, И жар-птица летала к тебе.
Только ты не сумел разобраться, Что отбросить, а что сохранить: Стал ручей полноводный сужаться, Превращаясь в бессильную нить. Дождь по окнам задорно колотит, Мир зелёный в истоме обмяк. Тяжело вспоминать на излётё Всё, что сделал когда-то не так.
Ни к чему уже ахи и охи, Да разборы завалов былых: Перед прошлым мы все одиноки, Просто к этому ты не привык. От себя ничего не укроешь. Может, память отпустит узду: Ты забудешь про остров сокровищ, Про жар-птицу забудешь в саду.
***
Тот день из ранней осени, где жёлтый цвет не главный, Где не скупится солнышко пока что на тепло, Он кружится в сознании, как вальс наивный, плавный, Его в сугробы памяти совсем не замело. И ты идёшь тростинкою со мною, неуклюжим, И смотрят по-особому прохожие на нас: Но нам вниманье побоку: ведь нам никто не нужен, - Лишь нас ласкает юности неповторимый вальс.
Ах, милая, ах, нежная, ты красоту не прячешь! Не думаешь, как долго наш продлится первоцвет, Смеёшься очень часто ты и очень редко плачешь: Мы знаем только радости, для нас печалей нет. А день из ранней осени вином весёлым льётся, И поцелуи жаркие не тают на губах, И счастье нами, глупыми, тогда не признаётся, Уверены, беспечные, что вечно будет так!
И вальс вовсю старается, нас в том же убеждая, А в городе обыденном и звёздно, и свежо... Но юность улетела вдруг, навек нас разлучая, Остался вальс бесхитростный. И это хорошо. Рассветная, любимая, я думаю, ты тоже В тот день из ранней осени уходишь в трудный час, И гладят звуки верные тебя опять до дрожи, Ты мягко улыбаешься… почти, как я сейчас… *** Я по опавшим листьям не грущу: Их срок истёк, они уходят в вечность… Я точно так же отлететь хочу От древа жизни тихо и беспечно.
Оставив на земле любовь и боль Да стайку строк с мелодией простою, Мне безразличен приговор любой, Что вынесут идущие за мною.
Нелепо жизнь пытаться оценить, Проставить балл высокий или низкий - Ведь человек живёт по праву жить С небесною, а не земной пропиской.
Жизнь каждого едина для творца: Она и бесполезна и бесценна, Ей нет начала, так же, как конца, Она изменчива и неизменна.
За всё, что было, благодарен я: Отчаянье и счастье я изведал, Вот почему, из жизни уходя, Я улыбаюсь вам, идущим следом!
|
© vik19541921 |
